…Седой старик.
Большого роста.
Сухое, умное лицо.
Жил по старинке: тихо, просто,
Любил усадьбу и сельцо,
Любил в Хотькове рул обеден,
За стол садился не спеша,
Немало дворни он держал
И всё же, говорят, был беден.
Но человеку надо много ль? —
Старик не мастер был брюзжать.
Встречал друзей радушно…
Гоголь
К нему проездом наезжал
И, теребя диванный плюш,
Читал отрывки «Мёртвых душ»;
Бывал Тургенев и Погодин:
Они любили старый дом.
Простор абрамцевских угодий,
И Ворю, тронутую льдом,
И маем тронутые дали…
Да, поездов тогда не знали —
Какие, бор мой, поезда!
Едва с бубенчиком скакали —
Нелёгкою была езда
По разухабистым дорогам:
По лету — пыль, А в осень — грязь;
Ломались оси, да не раз,
И было радости не много
Садиться на день в тарантас.
Но, значит, был Аксаков нужен,
И речи были, знать, новы,
Коль запросто к нему на ужин
Друзья съезжались из Москвы!
В ту осень старый рыболов,
Прогнав врача, устав лечиться,
Писал последние страницы
Простых, волнующих стихов.
Любил старик то время года,
Когда в реке уснет волна,
Когда осенняя природа
Приятной свежести полна,
Когда свистят в кустах синицы
И стынет влажная земля,
И белые гусей станицы
Пасутся в дальних озимях;
Любил он, зонтиком прикрытьй,
За черным, полусгнившим пнем.
Согретый теплым зипуном,
Таскать ершей — больших, «сердитых».
Любил он с шомпольным ружьем
Пройти по инею утрами, —
Лес оголившийся, жнивье,
Набить ягдташ тетеревами.
А дома, рассердившись вдруг.
Учил перо щипать старух.
И слышал я еще молву,
Что, начиная собираться
К зиме в столичную Москву,
Ушел он с лесом попрощаться,
С землей привычною своей…
Свернув с дороги в чащу круто,
Он опустился на пенек;
Из-под насупленных бровей
Глядел не видя — cед, закутан,
Морщинист, сгорблен, одинок.
Но вот он встал.. Перекрестился
И средь печальной тишины
Деревьям в пояс поклонился
На все четыре стороны.
А отъезжая из сельца,
Тяжелых слёз не стер с лица.